Перевод песни La vieille, l'idole et les oiseaux (Salvatore Adamo)

Flanqué de reporters,
Photographes et gorilles
Je paradais très fier
Au jardin des Tuileries
Assise sur un banc,
Une vieille en haillons
Donnait de son pain blanc
À des oiseaux gloutons

Ah ! dit le photographe,
Quel merveilleux tableau !
Approche-toi mais fais gaffe,
N’effraie pas les oiseaux
Je m’approchai du banc,
Mais les petits pierrots
Ça n’pose pas gentiment,
Ça s’envole aussitôt

Pardonnez-moi Madame,
Je n’suis qu’une pauvre idole
Et j’ai vendu mon âme
À la gloire frivole

Je dois vous déranger
Pour la photographie
Je dois vous demander
Un peu de votre mie
Les oiseaux reviendront,
Se poseront sur ma main
Et ce sera tout bon
Pour “ Salut les Copains ”

Monsieur, détrompez-vous,
Ça fait dix ans qu’je viens
Les oiseaux sont pas fous,
Ils me connaissent bien
Ils m’appellent Nounou,
Ils mangent dans ma main
Mais n’iraient pas chez vous,
Au comble de leur faim

La vieille, bon gré mal gré,
Me donna de son pain
J’étais pas rassuré
Quand je tendis la main

Pardonnez-moi Madame...

Attirés par le ventre,
Les petits cabotins
S’alignèrent comme des chantres
Attendant le festin
Oui les petits oiseaux
Revinrent tout confiants
Certains faisaient le beau
Pour passer en gros plan

La vieille s’est levée,
A pris son baluchon
Puis elle s’est retournée
Et en baissant le front
Elle m’a regardé,
Des larmes dans les yeux
Que l’on m’eût poignardé,
Je m’en sentirais mieux
Et le vieille, meurtrie,
Titubant pas à pas
A traîné ses guenilles
Du côté de l’Alma

Pardonnez-moi Madame...

Quand elle disparut,
Le diable m’a crié
C’est toi qui l’a voulu,
C’est toi qui l’a poussée
À se passer au cou
Le monde au bout d’une chaîne
Et sauter de dégoût
Dans l’oubli de la Seine
Mais moi déchu, perdu,
Moi le briseur de rêves
Je me serais pendu,
C’est la mort la plus brève

J’ai couru comme un dingue,
Crachant sur le démon
Jusqu’à ce que je distingue
Une ombre sous le pont
Et au bord de la Seine,
De joie j’ai fait des bonds
Car la vieille sereine
Causait aux p’tits poissons.

Сопровождаемый репортерами,
Фотографами и телохранителями,
Я шествовал, очень гордый,
По саду Тюильри.
Сидящая на скамейке
Старушка в лохмотьях
Крошила белый хлеб
Прожорливым птицам.

«Ах, – сказал фотограф, –
Какая чудесная картина!
Подойди поближе, но осторожно,
Не напугай птиц».
Я приблизился к скамейке,
Но воробушки
Не захотели благостно позировать
И тут же улетели.

- Простите меня, мадам,
Я всего лишь несчастный идол,
И я продал душу
Суетной славе.

Я должен побеспокоить вас,
Чтобы сделать эту фотографию,
Я должен попросить у вас
Кусочек вашего хлеба.
Птицы вернутся,
Сядут мне на руку,
И это будет совершенно замечательно
Для журнала «Привет, ребята!»

- Не обольщайтесь, месье!
Я прихожу сюда уже десять лет.
Птицы в своем уме,
Они меня хорошо знают,
Они зовут меня Няня,
Едят у меня с руки,
А к вам они не пойдут,
Даже если будут очень голодными.

Старушка неохотно
Отщипнула мне хлеба…
У меня было не слишком спокойно на душе,
Когда я протянул руку.

Простите меня, мадам…

Привлеченные перспективой набить брюхо,
Маленькие актеришки
Выстроились, как певчие
В ожидании угощения.
Да, птички вернулись,
Выказывая полное доверие,
А некоторые прямо-таки прихорашивались
И лезли сняться крупным планом.

Старушка встала,
Взяла свою котомку,
Потом обернулась
И, склонив голову,
Посмотрела на меня
Со слезами на глазах…
Если бы меня пырнули кинжалом,
Я и то чувствовал бы себя лучше.
А обиженная старушка,
Спотыкаясь на каждом шагу,
Потащила свои лохмотья
В сторону моста Альма.

Простите меня, мадам…

Когда она исчезла из виду,
Дьявол закричал мне:
«Это ты виноват!
Это ты толкнул ее
На то, чтобы надеть себе на шею
Весь мир, привязанный к цепи,
И прыгнуть от отвращения
В Сену, навстречу забвению!
Но я, падший и пропащий,
Я, разрушитель чужих грез,
Я бы повесился:
Это самая быстрая смерть.»

Я побежал, как сумасшедший,
Не слушая этого демона,
Пока не различил
Под мостом какую-то тень,
И на берегу Сены
Я запрыгал от радости,
Ибо старушка безмятежно
Разговаривала с рыбками.